Встреча ночью с другой машиной может стать достаточно неприятной, даже если вы к ней готовы и едете по прямой дороге. Но если вы выезжаете из-за поворота на узкой дороге, зная, что встречных машин нет, а в глаза вам внезапно бьет луч в пятьдесят раз ярче любой фары… что ж, результат окажется более чем неприятным.
Именно на это Эдгар и рассчитывал. Он почти немедленно выключил луч, но фары машины показали ему все, что он хотел увидеть. Они свернули к обрыву и по дуге понеслись вниз, все быстрее и быстрее, пока не исчезли у подножия холма. Несколько секунд там виднелось красное свечение, но взрыв был почти не слышен — и очень хорошо, потому что Эдгару не хотелось тревожить слуг.
Он разобрал прожектор и вернулся к телескопу, потому что не завершил наблюдения. Затем, удовлетворенный хорошей ночной работой, отправился спать.
Спал он крепко, но недолго, потому что примерно час спустя зазвонил телефон. Несомненно, кто-то обнаружил обломки, но Эдгар куда охотнее подождал бы с этой новостью до утра, ибо для астронома каждый час сна бесценен. Он несколько раздраженно снял трубку и лишь через несколько секунд сообразил, что с ним разговаривает жена. Она звонила из Куртене-плейса и желала узнать, что случилось с Рупертом.
Как выяснилось, влюбленная парочка решила сделать тайное явным, и Руперт (изрядно подкрепившись для храбрости) согласился повести себя как полагается мужчине и сообщить эту новость Эдгару. Сразу после этого он должен был позвонить Мэри и сказать ей, как воспринял ее муж. Она со все нарастающим нетерпением и тревогой прождала, сколько смогла, но в конце концов не выдержала и позвонила сама.
Не стоит и говорить, что и без того несколько расшатанная нервная система Эдгара испытала самый настоящий шок. Поговорив с мужем несколько минут, Мэри поняла, что тот безнадежно свихнулся, — как говорится, «не вписался в поворот». И лишь утром она обнаружила, что вписаться в поворот, к своему несчастью, не сумел и Руперт.
На мой взгляд, Мэри по большому счету удачно вышла из этой переделки. Руперт был не очень-то умен и никогда не стал бы ей достойной парой. Когда психиатры обследовали Эдгара и подтвердили печальный диагноз, Мэри получила доверенность на управление его имуществом и быстро переехала в Дартмут, где купила прелестную квартирку неподалеку от Королевского морского колледжа, и теперь ей редко приходится самой сидеть за рулем нового «бентли».
Но все это так, к слову. И пока некоторые скептики не спросили меня, откуда я все это узнал, скажу сам, что мне эту историю рассказал дилер, купивший телескопы Эдгара, когда того поместили в лечебницу. Печально, но факт — его признанию никто не поверил, и все решили, что Руперт был попросту слишком пьян и ехал слишком быстро по опасной дороге. Возможно, это правда, но я предпочитаю считать иначе. В конце концов, разбиться по пьяной лавочке — слишком плебейская кончина. Зато погибнуть от луча смерти — вот судьба, достойная де Вере Куртене! Надеюсь, никто не станет отрицать, что Эдгар воспользовался именно им? То был луч, и он убил человека. Как же еще его назвать?
ИЗ СОЛНЕЧНОГО ЧРЕВА
[11]
Если вы жили только на Земле, вы не видели Солнца. Конечно, мы смотрели на него не прямо, а через мощные фильтры, которые умеряли его яркость, делая ее терпимой для глаз. Солнце неизменно висело над низкими зазубренными утесами к западу от обсерватории, не восходя и не заходя, лишь описывая небольшой круг на небе за год, который в нашем маленьком мире длился восемьдесят восемь земных дней. Не совсем верно говорить о Меркурии, что он всегда обращен к Солнцу одной стороной: планета чуть покачивается на своей оси, поэтому есть узкий сумеречный пояс, где применимы такие обычные земные понятия, как утренняя и вечерняя заря.
Мы находились на краю сумеречной области; можно было воспользоваться прохладными тенями и вместе с тем постоянно наблюдать Солнце, парящее над утесами. Круглосуточная работа для пяти десятков астрономов и иных научных сотрудников; лет через сто мы, возможно, будем кое-что знать о небольшой звезде, давшей Земле жизнь.
Не было той области солнечного излучения, исследованию которой не посвятил бы свою жизнь кто-нибудь из сотрудников обсерватории; и уж следили мы, как коршуны. От рентгеновских лучей до самых длинных радиоволн — на всех частотах мы расставили свои ловушки и капканы; стоило Солнцу придумать что-нибудь новое — мы уж тут как тут. Так мы полагали…
Пылающее сердце Солнца пульсирует в медленном, одиннадцатилетнем ритме, и как раз приближалась вершина цикла. Два пятна, чуть ли не самые крупные, какие когда-либо наблюдались (одно из них — достаточно большое, чтобы поглотить сто земных шаров), проплыли вдоль солнечного диска, словно исполинские черные воронки, уходящие далеко в глубь беспокойных верхних слоев звезды. Разумеется, черными они казались только рядом с окружающим их ослепительным сиянием; даже их темные, прохладные ядра жарче и ярче вольтовой дуги. Мы как раз проследили, как второе пятно исчезло за краем диска (интересно, уцелеет ли оно, появится ли вновь — через две недели), и вдруг на экваторе выросла шапка взрыва!
Сперва зрелище было не особенно эффектное, потому что выброс произошел как раз в середине солнечного диска. Случись он возле края, с проекцией на космос, картина, наверно, была бы потрясающая.
Представьте себе одновременный взрыв миллиона водородных бомб. Не можете? Никто не может. И однако же нечто в этом роде видели мы. Прямо к нам из вращающегося солнечного экватора со скоростью сотен километров в секунду мчалось выброшенное взрывом вещество. Сперва — узкой струей, однако края струи быстро превратились в бахрому под действием противоборствующих ей магнитных и гравитационных сил. Но ядро летело дальше, и вскоре стало очевидно, что оно совсем оторвалось от Солнца и устремилось в космос, причем мы — его ближайшая мишень.
Хотя такое случалось уже не раз, мы всегда одинаково волновались. Ведь можно будет поймать толику солнечного вещества летящего с гигантским облаком ионизированного газа. Опасности никакой: пока вещество достигнет нас, оно окажется слишком разреженным, вреда не причинит. Больше того, нужны очень чувствительные приборы, чтобы вообще его обнаружить.
Одним из таких приборов был радар обсерватории; он постоянно нащупывал невидимые ионизированные слои, на миллионы километров опоясавшие Солнце. Это была моя работа. И как только появилась надежда выделить на фоне Солнца надвигающееся облако, я направил на него свое гигантское «радиозеркало».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});